В ожидании конца

На всю эту белиберду о конце света по календарю майя я и внимания не обращала, пока не услышала случайно занятный диалог. Разговаривали женщины:

- Вот, думаю — брать кредит или не брать? Скоро ведь конец света...
- Да бери, причем большой, отдавать-то уже не придется!

Первая собеседница спрашивала серьезно, вторая явно потешалась. Потом один за другим пошли сюжеты о подготовке к эпохальному событию: где-то начали продавать наборы для апокалипсиса — свечи, спички, а еще веревку и мыло, где-то люди убежище себе строят.

Дальше — больше. Мне позвонил сотрудник государственного учреждения и спросил, есть ли у нас в газете бомбоубежище. Долго смеялись, предположили, что власти боятся остаться без СМИ после конца света - кто отчет писать будет и освещать брифинг об итогах?

А на днях в газету позвонил мужчина из Жетыбая и сообщил, что там люди в магазинах скупили все свечи, спросил, остались ли они еще в Актау. Симптомы насторожили.

Посмотрела в интернете даты, на которые были назначены предыдущие концы света. Заметила интересную закономерность. Если раньше на один век приходилось по 1-2 апокалипсиса, а то и вообще судного дня не ждали, то в двадцатом веке я их насчитала больше тридцати. Лично помню только 1995 год, там, по-моему, в мае чего-то ждали, и «нулевой» год — тогда боялись компьютерного сбоя, который якобы приведет к мировой катастрофе.

Стала анализировать. Страх смерти — совершенно естественное чувство, присущее каждому индивидууму. Он может быть инстинктивным, проявляющимся в опасной ситуации, а может быть следствием рефлексии. Задумалась: почему я боюсь смерти? Поняла — жалко оставлять то, что снаружи — весь этот огромный мир. Жалко роскошь лета и тишину осени, чистоту зимы и сияние весны. Жалко моря и звездного неба, которых уже не увидишь.

Жалко оставлять то, что внутри. Умберто Эко пишет, что красота и ценность человеческой жизни заключена в постоянном накоплении знаний. Мы учимся всю жизнь. Накопленный опыт и есть наше главное богатство. «Мысль, что когда придет смерть, все это богатство утратится, — причина и страданий и страхов. Мне думается: какая растрата, десятки годов потрачены на строительство уникального опыта, и все это предстоит выкинуть. Сжечь Александрийскую библиотеку. Взорвать Лувр. Затопить в пучине бурного моря дивнейшую, богатейшую и полную знаний Атлантиду», - сетует писатель.

Умберто Эко иронично замечает: чтобы не бояться смерти, надо обесценить все, что нас окружает, тогда и жалеть не о чем. Я спасаюсь от таких мыслей с помощью теории Вернадского о ноосфере. А еще стихотворением Арсения Тарковского «Жизнь, жизнь»: Предчувствиям не верю и примет я не боюсь...



Страх смерти оправдан, но чувство это индивидуальное. А тут вдруг весь мир находится в ожидании конца света. Что это — массовый психоз или чей-то бизнес, а может опять все мы слишком нагрешили и боимся наказания? У католиков, например, думать о смерти — это ежедневная обязанность. Как, впрочем, и вспоминать перед сном дурные поступки, совершенные днем.

Но даже если мы и согрешили — кто больше, кто меньше — и жаждем отпущения грехов, то почему для осознания этого нам нужен какой-то там каменный календарь народа, которого уже и нет на Земле? И поможет ли этот иррациональный страх неизвестно чего искренне покаяться и заслужить прощение? И построить новый мир — чистый и добрый?

Меня в свое время поразил диалог Умберто Эко и кардинала Карло Марии Мартини. Две культовых фигуры двадцатого века на пороге нового тысячелетия обменялись мнениями о конце света, об Апокалипсисе, которого христианский мир так давно ждет, что уже и наука целая есть — эсхатология. Умберто Эко задал кардиналу вопрос: «Верно ли, что идея конца — не та, что влечет за собой равнодушие к будущему, а та, что побуждает постоянно вглядываться в ошибки прошлого, — служит орудием критической оценки настоящего?». На что Карло Мария Мартини ответил: «Нет, не думаю, что идея конца сама по себе способна породить возможность оценки. Если уж на то пошло, она порождает страх, ужас, самообвинение или уход в «альтернативное» будущее».

А что нас ждет в будущем? Сингулярность! Вот ее я боюсь. И как бы апологеты нового мира не расписывали все ее прелести, мне не нравятся уже первые ее симптомы.

Википедия дает такое определение технологической сингулярности - «это гипотетический момент, по прошествии которого технический прогресс станет настолько быстрым и сложным, что окажется недоступным пониманию, предположительно следующий после создания искусственного интеллекта и самовоспроизводящихся машин, интеграции человека с вычислительными машинами, либо значительного скачкообразного увеличения возможностей человеческого мозга за счёт биотехнологий».

Андрей Новоселов в труде «Технологическая сингулярность как ближайшее будущее человечества» пишет: «Не исключено, что, оглянувшись назад лет через 30, мы уверенно скажем, что переход к сингулярности начался ещё в 1996 или 1997 году».

Для меня первой ее ласточкой стал интернет со всеми его положительными и отрицательными свойствами. Да, появились новые способы общения и получения информации. Но они уничтожили или почти уничтожили старые. И это меня не радует.

Жалко книги — обычные, на бумаге, в переплете. Большинство переходит с обычных книг на электронные. Это, наверное, удобнее и дешевле. Но чтение для меня — это ритуал. Можно взять книгу в руки, ощутить ее неповторимый запах, забраться в уютный уголок и забыть обо всем. «Везде искал я покоя, но нашел его только в углу с книгой»...

Зайдя в чужой дом, я первым делом иду к книжным полкам, их содержимое больше и честнее говорит о хозяевах, чем простая беседа. А сейчас? Не будешь же спрашивать: «А какие книги у вас в телефоне?» Книга — это пароль, маркер, по которому своих отличаешь от чужих. И вся эта культура на грани исчезновения.

Читать хорошую художественную литературу стало не модно, а ведь именно она воспитывает чувства, обогащает душу. Прилавки наводнены запредельными по тупости романами Донцовой, многотомниками о барабашке Гарри Поттере и его друзьях, псевдоинтеллектуальными опусами Мураками и Коэльо. (Два последних это, по-моему, Кэндзабуро Оэ и Хулио Кортасар для нищих духом)

Мы стали реже встречаться, нам хватает переписки в агенте или по скайпу. И еще — социальные сети — это жуткое проникновение в частную жизнь. Стирание всех преград, ограждавших ранее человека от других людей? «Рая нет, а ад — это другие люди». Тотальное подглядывание в замочную скважину и тотальное же одиночество и обезличивание. Ты общаешься с массой людей, но ты аноним, человек без свойств. Этические нормы попраны, под ником ты волен писать, что угодно. Правила правописания забыты, о чистоте языка и говорить нечего.

И это сейчас, когда эра сингулярности еще не наступила. А что же дальше будет? Да, я брюзжу, и может прав был Торнтон Уайлдер, который сказал, что если бы за прогресс отвечали женщины, то все бы ограничилось изобретением огня для домашних нужд. Но мне не нравится сама идея супермозга, полученного путем интеграции человека с вычислительными машинами.

Технологический взрыв — это революция. А революция безжалостно уничтожает все то, что было до нее — равно и хорошее, и плохое. И крушение старого мира пугает меня гораздо больше, нежели гипотетический конец света, окончание которого мы будем отмечать 22 декабря.

Алена Логинова